Александр I

он жил относительно скромно. С весны до глубокой осени обычно проживал в

Царском Селе, занимая там малые комнаты дворца. Ранним утром, в любую

погоду прогуливался он по Царскосельскому парку. С 1816 г. постоянным

спутником его прогулок стал Карамзин. Император и придворный историограф

беседовали по самым острым политическим вопросам, при этом Карамзин смело

высказывал о них свои суждения. Зимой император переезжал в Петербург, где

по утрам бывал на разводе караула и воинских экзерцициях, затем принимал с

докладами министров и управляющих.

В первые годы царствования он редко покидал Царское Село или Петербург.

Частые и продолжительные разъезды приходятся в основном на последние 10 лет

его царствования. Подсчитано, что за это время им было проделано более 200

тыс. верст пути. Он путешествовал на Север и на Юг России, бывал на Урале,

Средней и Нижней Волге, в Финляндии, Варшаве, ездил в Лондон, несколько раз

в Париж, Вену, Берлин, посетил ряд других городов Западной Европы.

В манифесте 12 марта 1801 г. Александр I объявил, что будет управлять

“Богом врученным” ему народом “по законам и по сердцу в Бозе почивающей

августейшей бабки нашей государыни Екатерины Великия”, тем самым подчеркнув

приверженность политическому курсу этой императрицы, много сделавшей для

расширения дворянских привилегий. Он начал с того, что восстановил

отмененные Павлом I “Жалованные грамоты” дворянству и городам (1785),

дворянские выборные корпоративные органы — уездные и губернские дворянские

собрания, освободил дворян и духовенство от телесных наказаний (которые

ввел Павел), объявил амнистию всем бежавшим за границу от павловских

репрессий, вернул из ссылки до 12 тыс. опальных или репрессированных Павлом

по политическим и иным мотивам чиновников и военных. Среди них значились

возвращенный еще Павлом I из Сибири, но находившийся в ссылке в Калужской

губернии “бывший коллежский советник Радищев” и сосланный в Кострому за

участие в тайном политическом кружке “артиллерии подполковник Ермолов”.

Были отменены и другие раздражавшие дворянство павловские указы, вроде

запрета носить круглые французские шляпы, выписывать иностранные газеты и

журналы, выезжать за границу. В городах исчезли виселицы, к коим прибивали

доски с именами опальных. Была объявлена свобода торговли, поведено

распечатать частные типографии и дозволить их владельцам издавать книги и

журналы. Была упразднена вселявшая страх Тайная экспедиция, занимавшаяся

сыском и расправой. Пока это были еще не реформы, а отмена наиболее

тиранических распоряжений Павла I, вызывавших всеобщее недовольство, но

влияние этих мер на умы было исключительно велико и породило надежды на

дальнейшие перемены. В серьезность реформаторских намерений Александра I

верили не только в России: даже американский президент Томас Джефферсон

полагал, что новый русский царь всерьез готовится к реформам.

Хотя в манифесте о восшествии на престол Александр I и подчеркивал

преемственность своего правления с царствованием Екатерины, однако его

правление не было ни возвратом к “золотому веку” Екатерины, ни полным

отказом от политики, проводимой Павлом. Александр не любил, когда ему

напоминали о царствовании бабки, и недружелюбно относился к екатерининским

вельможам, на многое претендовавшим. Демонстративно подчеркивая свое

отрицание характера и методов павловского правления, он воспринял много

черт его царствования, причем в главной его направленности — к дальнейшей

бюрократизации управления, к укреплению самовластья. Да и сами “гатчинские

привычки” (приверженность к воинской муштре) глубоко укоренились в нем,

любовь к парадам и разводам осталась у него на всю жизнь. По натуре

Александр I не был реформатором. К такому заключению пришел и весьма

осведомленный его биограф великий князь Николай Михайлович Романов:

“Император Александр никогда не был реформатором, а в первые годы

царствования он был консерватором более всех окружавших его советников”.

Однако Александр не мог не считаться с “духом времени”, в первую

очередь с влиянием идей французской революции, и даже в какой-то мере

использовал эти идеи в своих интересах. Любопытно его заявление: “Самое

могучее оружие, каким пользовались французы и которым они еще грозят всем

странам, это общее убеждение, которое они сумели распространить, что их

дело есть дело свободы и счастья народов, поэтому “истинный интерес

законных властей требует, чтобы они вырвали из рук французов это страшное

оружие и, завладевши им, воспользовались им против их самих”. В русле этих

намерений и следует рассматривать широковещательные демагогические

заявления царя (особенно за границей) о его стремлении к преобразованиям, к

обеспечению “свободы и счастья народов”, о намерении отменить в России

крепостное право и ввести “законно-свободные' учреждения”, т. е.

конституционные порядки.

По сути дела Александр I стремился, не меняя основного направления

политики Екатерины II и Павла I, к укреплению абсолютизма, найти способы

укрепления своей власти, которые соответствовали бы “духу времени”. В этом

и заключалась суть его заигрывания с либерализмом, присущего, впрочем, не

только Александру I, но и другим российским монархам. Однако он не

чуждался, особенно в годы его откровенно реакционного политического курса,

применять и “палаческие методы управления”. Одна из характерных черт

российского самодержавия — его умение, в зависимости от конкретной

обстановки, проводить гибкую политику, идти на уступки, приспосабливаться к

новым явлениям и процессам в стране и использовать их в интересах

укрепления своих позиций. В значительной мере этим и объясняются

относительная самостоятельность, сила и живучесть российского самодержавия.

Вступая на престол, Александр I публично и торжественно провозгласил,

что отныне в основе политики будет не личная воля или каприз монарха, а

строгое соблюдение законов. В манифесте от 2 апреля 1801 г. об уничтожении

Тайной экспедиции говорилось, что отныне положен “надежный оплот

злоупотреблению”, что “в благоустроенном государстве все преступления

должны быть объемлемы, судимы и наказуемы общею силою закона”. При каждом

удобном случае Александр любил говорить о приоритете законности. Населению

были обещаны правовые гарантии от произвола.

Все эти заявления имели большой общественный резонанс. Идея законности,

утверждения “власти закона” была главнейшей у представителей различных

направлений общественной мысли: Сперанского, Карамзина, декабристов,

Пушкина (наиболее четко выражена эта идея в его оде “Вольность”). Для

разработки плана преобразований царь привлек своих “молодых друзей”

Строганова, Кочубея, Чарторыйского и Новосильцева, которые и составили его

“интимный кружок” или “Негласный комитет”. Хотя комитет и назывался

“негласным”, но о нем знали и говорили многие. Впрочем, и сам Александр не

делал из него тайны, опираясь на него в борьбе с сановной оппозицией.

“Молодые друзья”, однако, уже оставили былые республиканские увлечения и

придерживались весьма умеренных взглядов, были осторожны в своих проектах и

предположениях и, строя планы реформы государственного управления,

рассуждая о необходимости издать “Жалованную грамоту народу”, тем не менее

исходили из незыблемости основ абсолютизма и сохранения крепостничества.

С июня 1801 по май 1802 г. комитет собирался 35 раз, но в 1803 г. после

всего дишь четырех заседаний был закрыт. Александр I уже прочно чувствовал

себя на троне, и не было нужды в либеральных разговорах. Хотя все дело и

ограничивалось по существу этими разговорами, но они пугали аристократию

екатерининских времен, окрестившую комитет “якобинской шайкой” (слова поэта

Г. Р. Державина). Повод к такому нелестному эпитету подал и сам царь, в

шутку называвший свой “интимный комитет” “Комитетом общественного спасения”

(так назывался один из комитетов французского Конвента в период якобинской

диктатуры под главенством М. Робеспьера).

“Дух времени” выразился в проведенных Александром мерах, хотя и

второстепенных, по такому жгучему вопросу, как крестьянский. С самого

начала новый царь без какого-либо специального указа или манифеста

прекратил раздачу крестьян в частные руки. Уже во время коронации в

сентябре 1801 г. таких раздач не последовало (вопреки сложившейся

“традиции”) “к великому огорчению многих жаждавших сего отличия”. Когда

один из сановников (герцог Александр Виртембергский, родственник царя) в

1802 г. обратился к Александру I с просьбой о пожаловании ему имения, царь

ответил: “Русские крестьяне большею частию принадлежат помещикам; считаю

излишним доказывать унижение и бедствие такого состояния, и потому я дал

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10