Сперанский - святило российской бюрократии
Сохранить поповича при себе ему удалось лишь утверждая, что он, Оболянинов,
“держит его в ежовых рукавицах”. Вскоре после этого эпизода Павел
прогуливался в гатчинском саду и встретил одного знакомого чиновника с
другим, которого не знал. “Это кто с тобою?” – спросил Павел знакомого.
“Наш чиновник Сперанский”, – ответил тот. И Павел, по рассказу Ильинского,
не сказав ни слова, отвернулся, закинув голову назад и отдуваясь – этот
жест был обычным выражением его негодования.
Тягостная для человеческой души атмосфера чиновной службы не могла не
сказываться негативно на характере Сперанского. Каждодневное актёрство во
взаимоотношениях с начальниками и сослуживцами, постоянное сдерживание и
подавление истинных своих чувств, изображение эмоций, к которым привыкли
окружающие и которых они ждали, но каковые были чужды его сердцу,
формировало в нём искусственность речи и манер – личину, панцирем
ложившуюся на его живую личность. Но кроме существования чиновного
(видимого во всём) Михайло имел существование сугубо внутреннее, скрытое от
постороннего глаза. Он возвращался из канцелярии домой и целые часы
проводил в одиночестве, предаваясь чтению философских книг и размышлению –
занятию, которое ещё в семинарских стенах вошло для него в привычку. Это
потаённое от окружающих существование и спасало его личность от того
омертвения, которым угрожала ей чиновная служба, атмосфера государственных
учреждений. И всё же трудно было бы Сперанскому предохранить себя от
вредного воздействия окружавшей его обстановки, когда б не явилось ему
нечто, в молодости по-особому ожидаемое, но, тем не менее, приходящее
всегда неожиданно. Обрекая героя на чиновную службу, судьба проявила таки к
нему своё благоволение и послала ему то, что самой сутью своей
предназначено быть подлинным ангелом-хранителем всякой человеческой души от
окружающих её мерзостей. Через посредство А.А. Самборского судьба послала
Михайле любовь.
Летом 1797 г. молодой попович, всего лишь полгода назад вступивший в
гражданскую службу приехал в Павловск к начальнику своему Куракину, рядом с
которым жил Самборский. Однажды, Михайло решил прийти в гости к давнему
своему покровителю. В доме Самборского в тот вечер был званный обед.
Михайло прибыл вовремя. Уселся вместе с другими гостями обедать. Случилось
так, что место напротив него оказалось свободным. Увлеченный обедом, он и
не заметил, как туда села опоздавшая к обеду гостья. Когда через некоторое
время Михайло поднял глаза, то увидел напротив себя, к великому своему
изумлению, чрезвычайно миловидную девушку, обликом своим излучающую свет
самой чистой духовности. «Казалось, что я тут впервые в своей жизни
почувствовал впечатление красоты, - вспоминал он позднее. - Девушка
говорила с сидевшей возле нее дамою по-английски, и обворожительно-
гармонический голос довершил действие, произведенное на меня ее
наружностью. Одна лишь прекрасная душа может издавать такие звуки, -
подумал я, -и если хоть слово произнесет на знакомом мне языке это
прелестное существо, то она будет моей женою». Избранницей Сперанского была
крестная дочь Самборского Элизабет Стивенс.3 ноября 1798 г. он женился.
Молодожены сняли для своего гнездышка небольшую квартирку на Большой
Морской. В хозяйстве молодой жене помогали нанятые кухарка и лакей. Но
счастье их оказалось недолгим. Осенью 1799 года родилась дочь и умерла
жена. Горе казалось невыносимым. Элиза умерла, когда Сперанский был на
службе. По возвращении он нашел бездыханное тело супруги и, не в силах
справиться с горем, несколько раз убегал и возвращался к своей Элизе. Затем
пропал вовсе, оставив записку с просьбой назвать дочь Елизаветой в честь
матери. Биограф М. М. Сперанского барон Корф так писал о днях прощания
супругов: «… он был на службе в Павловске и при предсмертных ее страданиях
находилась одна г-жа Вейхард. Когда Сперанский возвратился домой, он нашел
остывший труп. Оставив у изголовья дочери записку… он исчез. Первая мысль
была, что несчастный лишил себя жизни. Но на следующее утро он
с всклокоченными волосами, со страшно изменившимся лицом явился в свое
жилище, приложился к телу и опять исчез. Так продолжалось все время, пока
тело лежало в доме. Он приходил поутру, приходил вечером, лобызал дорогой
прах и снова пропадал. Даже последний долг покойной… был отдан без него…».
Его нашли через несколько недель на одном из Невских островов полностью
изнеможенного, убитого горем, доведенным до отчаяния своей печалью. От
самоубийства Сперанского спасло осознание своего долга, обязанностей перед
дочерью. Вернувшись к жизни, 27-летний вдовец с головой ушел в работу. Эту
первую, так мгновенно и ярко вспыхнувшую любовь Сперанский проносит в себе
всю свою жизнь.
В последние месяцы правления Павла Сперанский пребывал в состоянии
душевного кризиса. Равнодушие, скука, недовольство своим положением явно
преобладали среди его настроений. Горечь утраты любимой, выносимая
поначалу, постепенно ослабла. Обезумевшее от боли сердце его потеряло
прежнюю чувствительность, отупило, замерло.
Счастливец по службе, совершивший не просто карьеру, а прямо-таки прыжок к
высоким чинам и должностям, баловень судьбы в представлении окружающих, он
со всей ясностью понял вдруг, что пирамида должностей есть не что иное, как
пирамида клеток. Чем более высокой должности на службе достигает кто-либо,
тем в более тесную клетку попадает.
В ночь с 11 на 12 марта 1801 г. император Павел был задушен в собственной
резиденции собственными сановниками. В России наступили другие времена. Так
уж случилось тогда, что настоящее прощанье с XVIII веком произошло у
россиян с уходом из жизни не 1800 года, а императора Павла I и новый век
явился россиянам соответственно не с 1801 годом, а с императором
Александром. Стал он в России действительно веком преобразований, веком
реформ.
Глава 3. На пороге славы и несчастья.
Начало царствования Александра не могло не казаться прекрасным.
Свобода манер и речей нового императора немедленно передалась его
подданным. С самого начала он дал понять окружающим, что дело не
ограничится в его царствование одними разговорами. Из близких друзей им был
создан так называемый “Негласный комитет”, предназначенный для решения
вопросов подготовки реформы “безобразного здания управления империей”. Их
величественную цель сформулировал сам Александр – “обуздать деспотизм
нашего правительства”.
Восшествие на престол Александра I нарушило однообразие чиновничьей
службы ММ. Сперанского. 19 марта 1801 г. экспедитор генерал-прокурорской
канцелярии статский советник Сперанский получил новое назначение по службе.
Изданным в этот день высочайшим указом ему повелено было состоять статским
секретарём при Д.Т. Трощинском, которого Александр I сделал чем-
то вроде своего государственного секретаря. Примерно месяц спустя
Сперанский стал ещё и управляющим экспедитором гражданских и духовных дел в
канцелярии так называемого “Непременного Совета”, созданного императором
вместо собирающегося от случая к случаю “Совета при высочайшем дворе”.
Сперанский, обладавший гибким умом, обширными познаниями и к тому же
не имевший равных себе в тогдашней России по искусству составления
канцелярских бумаг, неизбежно должен был сделаться правой рукой нового
своего начальника (Трощинского), что и произошло. 9 июля 1801 г. Сперанский
получил чин действительного статского советника. Замерший было столбик его
карьеры вновь пополз вверх. 8 сентября, одновременно с манифестом о
министерствах, вышел и высший указ, который повелевал: “Статс-секретарю
Сперанскому быть при министерстве внутренних дел”. Теперь из под его пера
выходили и ежегодные отчёты министерства внутренних дел императору
Александру. Никто из членов "Негласного комитета" (Строганов, Кочубей,
Новосильцев, Чарторыжский) не отличался способностью воплощать политические
идеи в конкретные преобразовательные проекты. Сперанский стал для них,
поэтому сущей находкой. Не будь его, очень возможно, что деятельность
“Негласного комитета” ограничилась бы одними разговорами и не вылилась бы в
какие-либо практические меры. Непосредственно на заседания аристократов-
реформаторов попович не допускался.
В результате произошедшей жизненной перемены душевное состояние
Сперанского решительно изменилось. Из разочарованного, болезненно
скучавшего своими служебными занятиями, усталого человека он превратился в
личность необыкновенно энергичную, увлеченную – все в нем ожило и
засветилось.
Надо ли говорить, какие трудности испытывал в таком разнообразии лиц и
интересов молодой чиновник, одаренным умом и талантом, но не имевший ни
знатности, ни связей, ни сколь-нибудь солидного опыта гражданской службы.
Здесь буквально на каждом шагу требовалось делать какой-либо выбор. Кому
угодить, чьим интересам отдать предпочтение, чтобы не пасть, остаться при
должности, получить награду, занять еще более влиятельное место. Каждый
раз, когда ему приходилось делать выбор между лицами и интересами, он делал
его именно так, как это нужно было для его карьеры.
