Параметры взаимодействия КНР с мировой экономикой
p align="left">Вопрос о правомерности подсчета доли внешней торговли в ВВП по ППС принято считать дискуссионным. Применительно к разным по масштабам хозяйства странам, на мой взгляд, нужен дифференцированный подход. В случае с Китаем правомерность расчетов по ППС представляется очевидной. Их макроэкономическая точность проще всего доказывается от обратного: взяв «курсовой» показатель мы не сможем объяснить феномен постоянства высоких темпов роста ВВП при огромных колебаниях в динамике экспорта и импорта в последние несколько лет. В 1995 г. объем внешней торговли КНР увеличился на 18,6%, в 1996 г. прирост составил лишь 3,2%, в 1997 г. этот показатель равнялся 12,0%, а в 1998 г. внешнеторговый оборот сохранился примерно на уровне предыдущего года. Прирост же ВВП в эти четыре года составлял, соответственно: 10,2%; 9,7%; 8,5% и 7,8%. Поквартальная же статистика фиксировала разнонаправленные векторы в динамике, причем ускорение в темпах роста ВВП в конце 1998 г. происходило в Китае при абсолютном снижении объема внешней торговли. В целом за 1998 г. доля внешней торговли в ВВП КНР сократилась: существенное снижение объемов экспорта и импорта во второй половине года сопровождалась в этот период увеличением ВВП. А в первом квартале 1999 г. рост ВВП на 8,3% происходил одновременно с падением экспорта на 7,3% и незначительным приростом общего товарооборота внешней торговли за счет роста импорта на 12%. Поэтому и с точки зрения нынешней динамики процессов роста, с одной стороны, и развития внешнеэкономических связей, с другой, говорить об усилении интеграции КНР в мировое хозяйство не приходится.Приняв долю внешней торговли в ВВП Китая равной примерно 40%, придется также констатировать, что КНР почти достигла среднемирового уровня экспортной квоты. Однако в таком случае показатели удельного веса страны в мировом товарном и промышленном экспорте - соответственно 2,88 и 3,39% окажутся многократно ниже доли страны в мировом производстве промышленной и сельскохозяйственной продукции. Кроме того, указанный выше среднемировой индикатор экспортной квоты соответствовал, например, уровню включенности в мировое хозяйство Индонезии. Вряд ли можно согласиться с утверждением, что в КНР он такой же, как у этой островной страны или, скажем, всего лишь в два с половиной раза ниже, чем у Тайваня; выше, чем у Японии, где экспортная квота составляет около 9% и т.д.
Приведу еще один аргумент против использования «курсового» показателя в качестве критерия при определении роли внешних факторов в экономике гигантской страны. Как известно, доля сельского хозяйства и услуг в ВВП Китая превышает половину. Оба сектора характеризуются минимальным удельным весом интернационального компонента. Поэтому, предположив, что удельный вес внешней торговли в хозяйстве страны колеблется на уровне 40-45%, придется чуть ли не целиком включить продукт китайской промышленности в международный оборот, что, разумеется, очень далеко от действительности.
И наконец, еще одно соображение. Развитие рыночных отношений в странах с плановыми в прошлом экономиками обычно ведет к становлению достаточно крупного пласта так называемой теневой экономики, бартеризации и натурализации хозяйственной жизни. Соответственно, статистика перестает улавливать значительную часть внутреннего продукта. В то же время в случае с КНР необходимо отметить высокую надежность таможенной статистики, относительно скромные масштабы контрабанды, занижения стоимости контрактов. Поэтому реальное соотношение между ВВП и внешним товарооборотом больше, чем это представляют любые способы подсчета.
Из приведенных выше наблюдений за динамикой роста ВВП и объема внешней торговли Китая следует, как представляется, вывод, существенный для проведения границы между хозяйством этой страны и так называемыми новоиндустриальными экономиками. Хорошо заметно принципиальное отличие КНР от НИС первой и второй волны - китайское хозяйство может в течение длительного времени развиваться стабильно высокими темпами независимо от тенденций в динамике внешнеторгового оборота. Экономики же большинства стран ЮВВА, будучи гораздо более подверженными влиянию внешних факторов, не могут обеспечить роста ВВП при сколько-нибудь продолжительных неблагоприятных экзогенных воздействиях и снижении объемов мирохозяйственных связей.
Вероятно, эту границу можно с известной степенью условности принять и за разделительную черту между Китаем и НИС с точки зрения их современного положения в мировом хозяйстве, а также зависимым и независимым экономическим развитием, обозначить этот рубеж как признак асимметричной зависимости и т.п.
2. Основные хозяйственные и внешнеэкономические показатели
В связи с высказанными выше соображениями, представляется очевидным, что относительно невысокая непосредственная вовлеченность Китая в мировую экономику, как раз и оказалась одним из важнейших факторов, обеспечивших устойчивость хозяйства страны по отношению к валютно-финансовому и торгово-экономическому кризису в тихоокеанской Азии в 1997-1998 гг. КНР удалось в тот период удержать высокие темпы роста производства, а в 1997 - начале 1998 гг. - и экспорта; ее валютные резервы продолжали увеличиваться, превысив в середине 1998 г. годовой импорт, росли они и после начала падения экспорта во второй половине 1998 г., увеличивались они и в 1999 г. Внешний долг Китая представлен главным образом среднесрочными и долгосрочными льготными кредитами, коэффициент его обслуживания составляет не более 5-6%.
Тот факт, что динамичный экономический рост отнюдь не всегда предполагает увеличение доли внешней торговли в ВВП даже не в очень крупных странах, известен из азиатского хозяйственного опыта. При всей разнице условий в мировой экономике в отдельные периоды показателен пример Турции. В 60-е годы среднегодовой прирост ВНП составил в этой стране 7,0% - больше, чем в Афганистане, Бирме, Индии, Египте, Малайзии, на Филиппинах, чуть меньше, чем в Кувейте и Таиланде. Одновременно доля внешней торговли в ВНП Турции существенно сократилась. Список таких примеров легко продолжить. Примечательно, что до первой мировой войны доля внешней торговли в ВВП Японии была выше, чем в настоящее время и т.п. Китайский специалист Ван Хуайнин обращает внимание на то, что в начале XX в. объем мировой торговли достигал трети ВВП, а в конце столетия - лишь одну пятую. Еще больше разрыв по накопленным за рубежами развитых стран капиталовложениям: в начале века около трети годового мирового ВВП, в конце - лишь 10-12%.
Фундаментальное своеобразие развитию хозяйства Китая и его нынешнему положению в мировой экономике придает аграрный фактор. В отличие от многих азиатских стран, попавших в отношения зависимости от Запада из-за высокой доли в импорте продовольствия и особенно зерна, КНР в начале 90-х годов добилась устойчивого самообеспечения в этой критически важной области. Причем, стоит подчеркнуть, что зерновой сектор агропроизводства развивался в этот период наименее динамично.
Объясняется это довольно просто: в рационе большинства китайцев, сначала горожан, а с 90-х годов и основной части крестьян произошел, по-видимому, важный и необратимый структурный сдвиг - относительное и абсолютное уменьшение доли зерновых продуктов. Аналогичный процесс происходил в Японии, Сингапуре, на Тайване и в Гонконге в 70-е годы, а в 80-е годы - в Южной Корее. В Японии, например, потребление риса в 70-е годы снизилось со 108 до 91 кг, в Сингапуре - с 95 до 81 кг, на Тайване - со 145 до 122 кг. Потребление пшеницы во всех перечисленных странах и территориях было относительно стабильным или снижалось и выросло в 70-е годы только в Сингапуре - с 55 до 63 кг. Сокращение доли зерновых в рационе принято считать свидетельством того, что страна практически решила продовольственную проблему. Вдобавок, темпы естественного прироста населения в конце 90-х годов оказались в Китае ниже ожидавшихся, в частности, в 1998 г. данный показатель впервые не достиг 1%. Коэффициент Энгеля характеризуется относительно небольшим разрывом между городом и деревней: соответственно 46 и 55%.
Несколько нарушил картину нарастания продовольственного самообеспечения в КНР неурожай 1994 г. В 1995 г. китайские организации произвели крупные закупки американской пшеницы, вызвав, во-первых, значительное повышение цен на нее, а во-вторых, обильное количество публикаций по поводу грозящей миру «продовольственной угрозы» в лице Китая. Наибольшую известность получили работы Лестера Брауна, содержавшие, в частности, прогноз, согласно которому дефицит зерна в Китае к 2030 г. должен был бы составить от 207 до 369 млн. т. Среди неудачных среднесрочных прогнозов можно отметить, например, предположение, касающееся производства, потребления и импорта зерна в КНР на 2000 г., сделанное в 1996 г., соответственно - 410, 449 и 39 млн. т.
В действительности, помимо неурожая, масштабные китайские закупки зерновых были вызваны еще рядом факторов, в том числе хаосом на внутреннем рынке и недостаточной координацией внешнеэкономической работы. Правительство КНР предприняло жесткую программу увеличения производства зерна и упорядочения торговли им. Было проведено несколько мероприятий, включавших повышение личной ответственности губернаторов и мэров за снабжение населения зерном и овощами. В рамках наведения порядка в 1995 г. Госсовет отозвал у правительств провинций и право производить экспортно-импортные операции с зерном. В результате, если в 1994 г. государственная торговля контролировала менее половины рынка зерна, то в 1995 г. - 70-80%. А в 1996 г. КНР вновь стала нетто-экспортером зерновых.
Характерны для современной ситуации меры, принятые в начале 1998 г. Госсоветом КНР. Предусматривались в частности следующие практические шаги: приобретение госкомпаниями у крестьян излишков зерна в соответствии с установленным правительством уровнем поддерживаемых цен, продажа указанными компаниями зерна с минимальной прибылью, санкции за продажу зерна по ценам ниже государственных, а также передачу части прибыли местным органам власти. В совокупности эти меры можно охарактеризовать как усиление централизованного контроля за рынком.
