Реферат: История Религии (том 1)
МУДРЕЦЫ ВЕТХОГО ЗАВЕТА
Человеческая мудрость
и Премудрость Божия
Иерусалим, 420-400 гг. до Р.Х.
Книги Библии, написанные между 400 и 200 гг. до Р.Х., говорят о напряженной духовной жизни: о спорах, исканиях и новых поворотах религиозной мысли. Притчи, Иов, апокалиптические писания, Экклезиаст подобны пикам подводного хребта, подножие которого скрыто в глубинах вод. По ним мы можем хотя бы отчасти судить о том, чем жил тогда Израиль.
Рис. 129
Улица в Иерусалиме
Мудрецы спокойно делали свое дело: собирали древние притчи, слагали псалмы и поэмы, составляли антологии. Для них важнее всего было не опровергать кого-то, а делиться своими думами о человеческой жизни и ее путях. Так возникла Книга Притчей Соломоновых.
Один современный писатель заметил: когда переходишь от чтения Пророков к Притчам, кажется, будто спускаешься с неба на землю. И в самом деле, эта книга содержит главным образом мысли о семейной жизни и воспитании детей, о занятиях горожан и земледельцев, о дружбе и честности, бедности и богатстве, трудолюбии и праздности.
За житейскими сентенциями книги стоит нечто гораздо большее, чем кажется на первый взгляд. На примере Притчей мы видим, как Откровение, не ломая естественного хода человеческой мысли, медленно проникает в ее недра и в конце концов приводит к познанию воли Творца.
У греков мудрость подчас сама по себе считалась добродетелью. В Книге Притчей, наоборот, именно добродетель почитается истинной мудростью, ибо мудр не тот, кто имеет много знаний о мире (что это в сравнении с самим миром?), а тот, чья жизнь согласуется в велениями Божиими. Нарушение Его воли есть безумие или род самоубийства.
При этом мудрец вовсе не склонен считать добро «естественным» и легким. Он слишком хорошо знает предрасположенность человеческой натуры ко злу. Людям отнюдь не свойственно повиноваться голосу совести и разума.
Этот библейский реализм не позволяет мудрецу искать источник нравственности в самом человеке. Опорная точка этики должна находиться выше, в сверхприродном мире. Выбирая между добром и злом, которые человек обнаруживает в себе, он должен следовать добру как закону, установленному Творцом. Подлинная мудрость неотделима от веры, от стремления выполнять заповеди. Мудрость как исполнение велений Сущего противостоит греху и немощи в человеческом бытии.
Уже не первый раз в дни скорбей и сомнений обращался Израиль к Сущему. И вот снова он возвышает голос, чтобы говорить со своим Господом. Этот поразительный диалог мы находим в самой трагичной и героической книге Библии, книге, носящей имя Иова.
Иов
Иудея, ок. 400 г. до Р.Х.
Книга Иова, поражающая глубиной мысли и поэтической красотой, издавна привлекала богословов и философов, художников и поэтов. Ее перелагал Ломоносов, Гёте использовал ее сюжет в прологе своего «Фауста», Пушкин говорил, что в этой книге заключена «вся человеческая жизнь»; он специально изучал еврейский язык, чтобы переводить «Иова».
Рис. 130
Несчастия Иова. Г. Доре. Гравюра
Рис. 131
Иов на гноище. Г. Доре. Гравюра
Почему страдает невинный?
Великие греческие трагики — современники автора Книги Иова — чаще всего искали ответа на этот вопрос в идее родового возмездия или в тайном, пусть даже неосознанном, грехе (как то было с Эдипом). Индийцы ссылались на перевоплощение и Карму1. Ничего подобного нет в Книге Иова. Она отрицает наследственную вину, а в прологе Сам Ягве признает героя «непорочным, справедливым, богобоязненным и далеким от зла» (Иов 1:8). Бог как бы гордится его верностью и, указывая на Иова Сатане, называет его Своим «служителем». Тем самым вопрос о трагической судьбе праведника поставлен в предельно ясной, безоговорочной форме.
Иов — не помазанник, не пророк, не мученик, взявший на себя грехи людей; он просто человек, один из многих. Поэтому все попытки видеть в нем прообраз Христа лишены основания. Единственное, что выделяет Иова, — праведность. И не она ли должна была, согласно общепринятым взглядам, оградить его от всякого зла? Между тем он — безупречный и чистый — подвергается самым жестоким испытаниям. Значит ли это, что человек не может больше рассчитывать на справедливость? Кто же в таком случае Он, Вершащий пути мира, и какое место Он предназначил на земле человеку? Иов как бы говорит от лица Авеля и всех идущих за ним жертв.
Трудно почувствовать всю глубину отчаяния Иова, если не знать иудейских представлений той эпохи о человеке. Для Библии человек — не «пленный дух», но целостное живое существо, единство духа и плоти.
Когда разрушается связь духа и плоти, человек, по мнению иудеев, фактически исчезает. Египетские жрецы, греческие философы и последователи индуизма уже давно прониклись верой в то, что бытие личности не кончается с последним вздохом. Пусть они понимали посмертие по-разному, но это было обширное духовное пространство, которое развертывалось перед человеком, сознававшим себя бессмертным.
Ветхий Завет этой перспективы был долго лишен. Свет веры озарял для иудея только земной мир. Подлинной жизнью в его глазах обладал один Сущий. Все остальное получило от Него лишь временное бытие. Смерть возвращала плоть земле, а душу увлекала в царство теней, куда не проникал свет Божий.
Отсутствие веры в бессмертие приводило к осознанию ценности жизни и земных дел. Если человек хотел познать полноту бытия в отпущенный ему срок, он должен был творить добро и удаляться от зла. Здесь, пока он жив, он и пожинал плоды им совершенного. Эти жесткие рамки явились одним из величайших духовных испытаний Израиля, но в то же время они предохраняли его от мечтательного спиритуализма. Так садовник иногда ограждает со всем сторон растение, чтобы укрепить его.
Кто знает, не имеет ли ослабление чувства бессмертия в наши дни такого же провиденциального2 смысла? Ведь верой в иной мир слишком часто злоупотребляли в ущерб нравственным требованиям религии. Характерно, что Евангелие мало говорит о посмертии, хотя оно постоянно подразумевается. Это значит, что мысль о вечности не должна вытеснять у людей мысли о нравственных задачах временной жизни.
Иов — человек, который ничего не знает о Священной истории и не хочет слышать о грядущих поколениях. Он вопрошает Бога о себе. Раздавленный горем и лежащий в пыли, на самом деле он стоит во весь рост. Иову было бы легче, если б он знал, что виновен. Но он сознает свою правоту, и это самое ужасное. Ведь он считал, что Бог не мог так поступить с ним. А раз это случилось — то рушится все... Он один, абсолютно один — во власти снедающей его боли.
В Книге Иова уже содержится весь «карамазовский» бунт против Бога и мира, в ней дан и полный набор экзистенциальных3 характеристик человека. Он хрупок, ничтожен, задавлен страхом и неуверенностью. Мир для него полон ужаса; это кошмар, от которого невозможно пробудиться.
В своих жалобах и обвинениях Иов доходит до самого края пропасти; кажется, что вот-вот он сорвется, и тогда ничего не останется, кроме бунта.
Самое непостижимое, что этот человек, призывавший Бога на суд, оставался все же человеком веры.
Со дна бездны Иов обвиняет Бога в жестокости, втайне надеясь, что ошибается.
Доверие Иова составляет самую суть его отношения к Богу. Хотя и разум, и чувства говорят ему, что все вопли напрасны, он не перестает взывать. Молчание Неба не может поколебать праведника.
И вот внезапно из налетевшей бури раздается глас Господень.
Явившись Иову, Бог не снимает покрова с тайны. Значит ли это, что ответов вообще не существует? Нет, но в данном случае все объяснения были бы неуместны.
Иов мог бы услышать о бессмертии человека, о воздаяниях в вечности, о воскресении, но ведь его мучило и иное: почему Бог допускает зло в мире?
В речах Ягве мы находим лишь едва уловимый намек на ответ. Он говорит только о том, что автор знает. А знает он пока одно: мысль человека не в силах вместить всех замыслов Провидения.
Все пути Творца направлены на конечное благо мира, сколь бы загадочными они ни казались людям.
По существу к этому сводится весь монолог Ягве. Но гораздо важнее для понимания книги — реакция и ответ самого Иова на Богоявление. Он «кладет руку свою на уста» (Иов 39:34), склоняется в смирении и благоговении. Почему?
В присутствии Господнем все вопросы отпали сами собой. Выразить эту тайну оказалось не под силу даже такому великому поэту, как автор Книги Иова. Творение его прекрасно именно этой недосказанностью и целомудрием.
Книга Иова не отрицает Божией справедливости; она лишь показывает, что не все объясняется только воздаянием. В этом ее огромное значение в истории Ветхого Завета. Она была создана, когда старое богословие переживало трагический кризис.
_____________________________________________________________________________
1 Карма (инд.) — закон воздаяния, закон причин и следствий.
2 Провиденциальный — предусмотренный Промыслом Божиим и служащий Его целям.
3 Экзистенциальный (от лат. exsistentia, «существование») — относящийся к бытию.
Экклезиаст
Иудея, ок. 350 г. до Р.Х.
Книга Иова свидетельствует о брожении умов и жарких спорах, волновавших Израиль, когда мыслящие люди пытались найти разрешение жгучих проблем, избегая ссылок на Закон и Священную историю. В напряженной духовной борьбе сталкивались противоположные точки зрения. Но даже и на этом фоне свободных дискуссий Экклезиаст мог показаться книгой вызывающей.
«Род уходит, и род приходит, а Земля остается навек.
Восходит солнце, и заходит солнце, и на место свое поспешает...
Все — одна маета, и никто рассказать не умеет, —
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53