Искусство эпохи Возрождения
Манн, бюргер был «средним человеком в самом высоком смысле этого понятия».
К итальянцам Возрождения такое определение не подходит: они не
чувствовали себя средними людьми, хотя бы и в высоком смысле. Арнольфини,
изображенный Яном ван Эйком, был итальянец, живший в Нидерландах; если бы
его писал соотечественник, портрет, наверно, оказался бы иным по духу.
Глубокий интерес к личности, к ее облику и характеру – это сближает
художников итальянского и северного Возрождения. Но они интересуются ею по-
разному и видят в ней разное. У нидерландцев нет ощущения титанизма и
всемогущества человеческой личности: они видят ее ценность в бюргерской
добропорядочности, в качествах, среди которых не последнее место занимает
смирение и благочестие, сознание своей малости перед лицом мироздания, хотя
и в этом смирении достоинство личности не исчезает, а даже как бы
подчеркивается.
В середине и во второй половине XV века в Нидерландах работали многие
прекрасные живописцы: уже упомянутый Рогир ван дер Вейден, Дирк Боутс, Гуго
ван дер Гус, Мемлинг, Геертген Тот синт Янс. Их художественные
индивидуальности достаточно отчетливо различимы, хотя и не с той степенью
выраженности индивидуального стиля, как у итальянских кватрочентистов. Они
преимущественно расписывали алтари и писали портреты, писали и станковые
картины по заказам богатых горожан. Особенной прелестью у них обладают
композиции, проникнутые кротким, созерцательным настроением. Они любили
сюжеты рождества и поклонения младенцу, эти сюжеты решаются ими тонко и
простодушно. В «Поклонении пастухов» Гуго ван дер Гуса младенец тощий и
жалкий, как всякое новорожденное дитя, окружающие смотрят на него,
беспомощного и скрюченного, с глубоким душевным умилением, мадонна тиха,
как монашенка, не подымает взора, но чувствуется, что она полна скромной
гордостью материнства. А за пределами яслей виднеется пейзаж Нидерландов,
широкий, холмистый, с извилистыми дорогами, редкими деревьями, башнями,
мостами.
Тут много трогательного, но нет никакой сладости: заметна готическая
угловатость форм, некоторая их жесткость. Лица пастухов у ван дер Гуса
характерны и некрасивы, как обычно в произведениях готики. Даже ангелы – и
те некрасивы.
Нидерландские художники редко изображают людей с красивыми,
правильными лицами и фигурами и этим тоже отличаются от итальянских.
Простое соображение, что итальянцы, прямые потомки римлян, вообще были
красивее бледных и рыхлых сынов севера, может, конечно, быть принято во
внимание, но главная причина все-таки не в этом, а в различии общей
художественной концепции. Итальянский гуманизм проникнут пафосом великого в
человеке и страстью к классическим формам, нидерландцы поэтизируют
«среднего человека», им мало дела до классической красоты и гармоничных
пропорций.
Нидерландцы питают пристрастие к деталям. Они являются для них
носителями тайного смысла. Лилия в вазе, полотенце, чайник, книга – все
детали несут кроме прямого еще и потаенное значение. Вещи изображаются с
любовью и кажутся одухотворенными.
Уважение к себе самим, к своим будням, к миру вещей преломлялось через
религиозное миросозерцание. Таков был и дух протестанских реформ, под
знаком которых проходит нидерландское Возрождение.
Меньшая сравнительно с итальянцами антропоморфность восприятия,
преобладание пантеистического начала и прямая преемственность от готики
сказываются во всех компонентах стиля нидерландской живописи. У итальянских
кватрочентистов любая композиция, как бы она ни была насыщена
подробностями, тяготеет к более или менее строгой тектонике. Группы
строятся наподобие барельефа, то есть основные фигуры художник обычно
старается разместить на сравнительно узкой передней площадке, в ясно
очерченном замкнутом пространстве; он их архитектонически уравновешивает,
они твердо стоят на ногах: все эти особенности мы найдем уже у Джотто. У
нидерландцев композиции менее замкнуты и менее тектоничны. Их манят глубина
и дали, ощущение пространства у них живее, воздушнее, чем в итальянской
живописи. В фигурах больше прихотливости и зыбкости, их тектоника
нарушается веерообразно расходящимися книзу, изломанными складками одеяний.
Нидерландцы любят игру линий, но линии служат у них не скульптурным задачам
построения объема, а, скорее, орнаментальным.
У нидерландцев нет отчетливой акцентировки центра композиции,
усиленного выделения главных фигур. Внимание художника рассеивается по
разнообразию мотивов, все кажется ему заманчивым, а мир многообразным и
интересным. Какая-нибудь сценка на дальнем плане претендует на отдельную
сюжетную композицию.
Наконец складывается и такой тип композиции, где вообще нет центра, а
пространство заполняется многими равноправными между собой группами и
сценами. При этом главные действующие лица иногда оказываются где-нибудь в
уголке.
Подобные композиции встречаются в конце XV века у Иеронима Босха. Босх
– замечательно своеобразный художник. Чисто нидерландские пристальность и
наблюдательность сочетаются у него с необычайно продуктивной фантазией и
весьма мрачным юмором. Один из его любимых сюжетов – «Искушение Святого
Антония», где отшельника осаждают дьяволы. Босх населял свои картины
легионами маленьких ползающих, страховидных тварей. Совсем жутко
становится, когда у этих монстров замечаешь и человеческие части тела. Вся
эта кунсткамера диковинных бесов значительно отличается от средневековых
химер: те были величавее и далеко не так зловещи. Апофеоз босховской
демонологии – его «Музыкальный ад», похожий на сад пыток: обнаженные люди,
перемешавшись с лезущими на них со всех сторон чудовищами, корчатся в
мучительной похоти, их распинают на струнах каких-то гигантских музыкальных
инструментов, стискивают и перепиливают в загадочных приборах, суют в ямы,
глотают.
Странные фантасмагории Босха рождены философическими потугами разума.
Он стоял на пороге XVI века, а это была эпоха, заставляющая мучительно
размышлять. Босха, по-видимому, одолевали раздумья о живучести и
вездесущности мирового зла, которое, как пиявка, присасывается ко всему
живому, о вечном круговороте жизни и смерти, о непонятной расточительности
природы, которая повсюду сеет личинки и зародыши жизни – и на земле, и под
землей, и в гнилом стоячем болоте. Босх наблюдал природу, может быть,
острее и зорче других, но не находил в ней ни гармонии, ни совершенства.
Почему человек, венец природы, обречен смерти и тлену, почему он слаб и
жалок, почему он мучает себя и других, непрерывно подвергается мучениям?
Уже одно то, что Босх задается такими вопросами, говорит о разбуженной
пытливости – явлении, сопутствующем гуманизму. Гуманизм ведь не означает
только славословия всему человеческому. Он означает и стремление проникнуть
в суть вещей, разгадать загадки мироздания. У Босха это стремление
окрашивалось в мрачные тона, но это было симптомом той умственной жажды,
которая побуждала Леонардо да Винчи исследовать все – прекрасное и
безобразное. Могучий интеллект Леонардо воспринимал мир целостно, ощущал в
нем единство. В сознании Босха мир отражался раздробленно, разбитым на
тысячи осколков, которые вступают в непостижимые соединения.
Но стоит сказать и о романтических течениях, то есть находившихся под
влиянием итальянского чинквеченто, - они стали распространяться в
Нидерландах в XVI веке. Их несамобытность очень заметна. Изображение
«классической наготы», прекрасное у итальянцев, нидерландцам решительно не
давалось и выглядело даже несколько комически, как «Нептун и Амфитрита» Яна
Госсарта, с их пышными раздутыми телесами. Был у нидерландцев и свой
провинциальный «маньеризм».
Отметим разработку жанров бытовой и пейзажной станковой картины,
сделанной нидерландскими художниками в XVI веке. Развитию их способствовало
то, что самые широкие круги, ненавидя папство и католическое духовенство,
все больше отвращались от католицизма и требовали церковных реформ. А
реформы Лютера и Кальвина включали элемент иконоборчества; интерьеры
протестанских церквей должны были быть совершенно простыми, голыми – ничего
похожего на богатое и эффектное оформление в католических храмах.
Религиозное искусство сильно сокращалось в объеме, переставало быть
культовым.
Стали появляться чисто жанровые картины с изображением торговцев в
лавках, менял в конторах, крестьян на рынке, игроков в карты. Бытовой жанр
вырос из портретного, а пейзажный – из тех ландшафтных фонов, которые так
полюбились нидерландским мастерам. Фоны разрастались, и оставался только
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8